Коммерсант: «Нет механизмов, которые бы помогли нам одномоментно заработать больше денег»

В 2018 году Федеральная антимонопольная служба (ФАС) объявила об отмене в России внутрисетевого роуминга, чему долго сопротивлялись сотовые операторы. Теперь власти требуют от компаний шагов к отмене национального роуминга — в частности, платы за входящие в Крыму. Как операторы работают в новых условиях, одновременно готовясь к инвестициям в развитие 5G и расходам на повышение НДС и «закон Яровой», "Ъ" рассказал гендиректор «Вымпелкома» Василь Лацанич.

— Почему затянулась отмена роуминга внутри страны в этом году?

— Исходно срок отмены роуминга, содержащийся в предупреждении ФАС, не позволял реализовать весь объем требований. Мы подготовили аргументированную позицию, предложили этапы перехода, чтобы найти вариант, и привлекательный для клиентов, и отвечающий требованиям ФАС, и чтобы при этом качество других сервисов не пострадало. Ведь системные доработки затронули около 68 тыс. тарифных планов, которые были в арсенале «Билайна». И наша позиция была принята. От нас потребовалось шесть месяцев доработок, и мы представили такой продукт. Отрадно, что при всем этом мы были не самыми медленными, а по итогам оказались даже первыми среди операторов. Но, конечно, это далеко от нашего идеала — мы хотим, чтобы все подобные изменения проходили быстрее, поэтому и работаем над цифровизацией ядра.

— У ФАС еще есть претензии или вопросы к операторам относительно роуминга?

— По моей информации, к нам претензий нет. Конечно, вся история с роумингом была для нас достаточно сложна. ФАС потребовала от нас изменить взаимоотношения с абонентами во внутрисетевом роуминге по ряду направлений, хотя стоимость услуги для клиентов определяется не только «Билайном», но и зависит от других операторов-партнеров. Если говорить о национальном и международном роуминге, то здесь прямое влияние на стоимость услуг имеют межоператорские роуминговые ставки, формируемые нашими роуминговыми партнерами. По-моему, это не совсем справедливо. В таких случаях важно смотреть на всю цепочку и воздействовать на все элементы всех игроков процесса, которые напрямую эту услугу не предоставляют, но существенно влияют на ее ценообразование.

В целом сейчас крайне актуальным вопросом, влияющим на формирование тарифной политики операторов, является необходимость снижения ставки интерконнекта. Мы бы очень хотели, чтобы наши клиенты как в странах бывшего СНГ, так и в более дальних пользовались тарифами, близкими к домашним. Но здесь мы зависим от этих ставок.

— Привело ли это к снижению маржинальности бизнеса?

— С учетом того что это случилось в конце сезона, волна была не такой сильной, как могла бы быть, если бы это случилось раньше. Какой-то хвост влияния был, но то, что мы первыми полноценно отменили внутрисетевой роуминг и активно коммуницировали эти изменения во всех каналах общения с клиентами, уже начало давать эффект. Исчез барьер, и люди стали потреблять больше минут в поездках.

— Потери можете оценить в какую-то сумму?

— Чтобы сделать полноценные выводы, надо будет смотреть на годовую перспективу.

— Сейчас остается национальный роуминг в России?

— Он действительно остается, и он необходим. По крайней мере, там операторы готовы договориться друг с другом.

— Следующим требованием может стать отмена платы за входящие в Крыму, как вы будете решать эту задачу?

— Это как раз то, о чем я говорил. Если в регионе нет нашей сети, для предоставления услуги мы вынуждены пользоваться сетями третьих лиц. А при организации входящих — еще и услугами междугородных операторов. Если кто-то из абонентов едет в Крым, то за каждую минуту, за каждый мегабайт мы кому-то что-то платим в Крыму. Мы готовы менять эту тарификацию, но тогда нужно регулировать связи между нами и тем оператором, к которому едут наши абоненты. И мы сами заинтересованы в скорейшем решении этого вопроса. Ведь люди скорее вернутся в Крым, чем на Мальдивы. Вообще в регионах, где роуминговый партнер идет нам навстречу, мы готовы гарантировать приток клиентов в роуминге. Но ответ роуминговых партнеров очень часто таков: зачем нам давать бесплатно то, что мы вам продаем? Поэтому движение регулятора в сторону «вы покупайте за свои деньги, а отдавайте бесплатно» не выглядит экономически выверенным.

— Появилось ли у вас понимание, по какой модели будут распределяться частоты для 5G и в каком диапазоне?

— Хорошего понимания не появилось, плохое понимание было всегда. Дело в том, что во всей информации, которую мы собрали, у государства сейчас крайне ограничен ресурс для 5G. Всего есть три блока частот, один из которых рассматривается для развития сети в Китае,— это выше 4 МГц. У нас это диапазоны 3,4–3,8 ГГц, так называемый C-band, и миллиметровый диапазон — 22 ГГц и выше. Миллиметровый диапазон в принципе доступен, и, насколько нам известно, государство в принципе было бы готово его давать. Проблема только в том, что на миллиметровом диапазоне в наших условиях застройки, географии, конфигурации и архитектуры сетей что-то сделать практически невозможно. Более или менее рабочим диапазоном является C-band, но сейчас в нем можно в разумные сроки расчистить частоты только для одной лицензии, хотя спрос есть минимум на четыре.

Может получиться история, с которой мы уже сталкивались, когда одному оператору были выданы частоты, а остальные, как говорится, зубы на полку, потому что не на чем работать.

Мы уже видели эту проблему, но новых вариантов ее решения, которые нас бы устраивали, не появилось.

— Если частот 5G хватит только на одного оператора, неужели получится так, что остальные не будут оказывать эту услугу?

— Если будет один оператор, это будет катастрофой для телеком-рынка. Как только появляется монополист, конкуренция, естественно, останавливается, а проникновение услуг перестанет расти. Я считаю, что если это будет один оператор, а также если будут сделаны какие-то связи между операторами, но они будут иметь ограниченные доступы к этим сетям, мы не сможем конкурировать.

Конкуренция за сети — это базовая конкуренция операторов. Если ее убрать, ничего не останется.

Конечно, все говорят, что конкурируют продуктами, но сейчас все сетевые продукты у всех примерно одинаковые.

— Но ведь у нас существует регулирование того, как должны распределяться частоты. Вы предлагаете что-то поменять?

— Если перед нами маячит необходимость в диапазоне двух лет построить сети 5G, а частот для всех существующих игроков рынка нет, значит, что-то в механизме работает не совсем так.

— По нашей информации вы уже ставите в Москве базовые станции 5G-ready. Так ли это?

— Мы ставим самую новую технологию. А 5G-ready определяется возможностями оборудования, но еще не программного обеспечения. Это и расширение 4G во всех диапазонах — так называемая полная елка. В этом году мы выйдем на обновление 1,5 тыс. базовых станций. А это уже очень большое влияние на сеть города в целом.

— Насколько я понимаю, вы близки к подписанию соглашения с правительством Москвы. Оно касается развития 5G?

— Я бы сказал, что мы близки к подписанию соглашений о некоторых продуктах и их использовании, о развитии. Речь пока не идет о конкретных моделях использования 5G, потому что лицензий еще нет. Если мы получим лицензии, Москва будет одной из первых площадок, на которых мы эти лицензии будем эксплуатировать, а пока пилотируем везде, где это возможно, и с Москвой у нас довольно хорошие взаимоотношения в этом смысле.

— Какие продукты вы хотите с Москвой вместе выпускать?

— Мы хотим больше показать свои возможности продуктов big data, аналитических расчетов, а также готовы смотреть на развитие сетей с точки зрения потребностей города. Один из классических примеров: имея планы строительства Новой Москвы, мы можем там построить свои сети. В этом году мы уже строим фиксированные сети на более чем 5 тыс. домов, и чем раньше мы узнаем о том, где и как строятся новые районы, какой интенсивности будет застройка, тем быстрее мы сможем подготовиться к ней. При строительстве дома мы меньше сталкиваемся с проблемой прокладки кабеля внутри дома, чем с проблемой прохождения магистрального канала до дома. Иногда получается, что сеть в дом мы можем построить за месяц, а прийти туда кабелем — через четыре-пять месяцев. Мы хотим договориться с городом о том, чтобы лучше понимать планы строительства новых районов, чтобы более эффективно строить сети.

— Какие у вас планы по развитию 4G в метро? Конкуренты уже активно строят сети внутри кольцевой линии.

— У нас исторически есть связь почти во всех тоннелях. Сейчас мы работаем над тем, чтобы провести туда 4G и сделать полный апгрейд на всех станциях. Но это безумно трудная территория для работы, требующая огромного количества допусков. Кроме того, там можно работать всего по два часа в сутки под присмотром определенных служб по заранее согласованным технологиям. Здесь очень большая планировочно-согласовательная часть. И это определенная боль. Мы, естественно, хотим это сделать, и у нас есть для этого все средства.

— По Москве планируете обновлять оборудование?

— Да, сейчас у нас идет достаточно масштабный апгрейд оборудования. В таких городах, как Москва, Санкт-Петербург, Казань или Новосибирск, оборудование загружено по максимуму. Только в Москве несколько миллионов гостей появляется каждый день, поэтому мы обязаны рассчитывать емкость сети, поддерживать ее в очень хорошем качественном состоянии и своевременно обновлять. Сейчас проходит самая масштабная за длительное время волна обновления оборудования, она идет параллельно с перераспределением частот. Процесс завершится в следующем году, но, надеюсь, москвичи уже почувствовали кратный рост скоростей.

— Какой у вас будет вендор?

— Я сейчас не буду это комментировать. Пока сети мультивендорные.

— Вы сказали, что сейчас у всех операторов примерно одинаковые продукты. На чем тогда зарабатывать?

— Сейчас телеком-рынок развивается на 1–2% при инфляции, которая развивается на 3–4%. При этом у операторов главный внутренний источник развития бизнеса — это инвестирование в существующие сети и их апгрейд. И чтобы это происходило, недостаточны темпы роста в 1–2%. Поэтому необходимы дополнительные источники доходов. Это не так красиво звучит, но сначала операторы ищут рост, потом они ищут, за счет чего он возможен. И здесь у всех разные подходы. Они не всегда могут быть уникальными, но нам нужно как можно скорее и как можно больше экспериментировать.

Но если все пилится руками по полгода, какие могут быть эксперименты?

Поэтому мы говорим о необходимости цифровизации ядра.

— Что это значит?

— Трансформация ядра — это изменение сущности компании, когда она начинает использовать другие инструменты, более современные, более цифровые. В ближайшие пару лет самое большое, что мы запланировали,— это изменение биллингового ядра компании и окружающих его решений. Это тот инструмент, который позволяет операторам запускать новые тарифы и продукты. Сейчас этот процесс занимает много месяцев, он проходит очень глубокую разработку и тестирование, все происходит довольно медленно, иногда даже вручную. Цифровизация ядра позволит создать очень гибкую сферу, в которой вы можете сделать любой набор услуг, на ходу менять любой тариф, разрабатывать предложения под любого абонента, не ограничиваясь только минутами, СМС и мегабайтами. Например, можно создать тариф, в котором будут минуты, мегабайты, СМС, литры бензина, мили авиакомпании и чашки кофе. На цифровом ядре биллинга такие продукты можно запускать в течение считаных недель, а не шести месяцев, как сейчас.

— Какие изменения должны произойти в связи с этим в компании?

— По нашим расчетам, системные изменения внутри оператора требуют более двух лет работы и затрагивают сотни существующих систем. Над задачей будет работать более 200 человек. Работа затронет как изучение текущей архитектуры создания наших продуктов, так и разработку новых связей между блоками, которые будут уже готовы, и теми, которые будут дорабатываться.

— Какой объем инвестиций потребуется?

— Правильнее сказать, что компания перенаправит траты на поддержание текущих систем, которые с каждым годом становятся все выше, в сторону внедрения нового решения. Мы переходим от модели поставки и доработки в сторону сервисной модели, где вендор становится нашим полноценным партнером, ответственным за плавный переход, поддержку и дальнейшее развитие под ключ нового IT-стека.

— Кто станет вендором этого проекта?

— Есть много стартапов, которые делают подобные продукты, но в очень маленьком масштабе. Но если вы оператор на 50 и более миллионов абонентов, у вас резко сужается круг тех, кто может решить задачу такого размера. Остаются те, кто работает сегодня со всеми операторами. Мы сможем их назвать, когда завершим процесс.

— Видите ли вы риски для рынка в связи с возобновлением безлимитных тарифов в этом году?

— У безлимитов, как и у любого рыночного инструмента, есть плюсы и минусы. С одной стороны, они сильно напрягают сети. В то же время это дополнительный толчок для рынка, который привлекает абонентов, стимулирует их к смене тарифа. Для примера: средний объем мегабайтов на потребителя в 2018 году по сравнению с 2017 годом у «Билайна» вырос более чем на 30%. При этом на безлимитах этот рост выше. Мы видим увеличение пользования у человека, который мигрировал с обычного пакетного тарифа на безлимит. Но при этом потребление этой волны безлимитчиков более сбалансированное, чем у пользователей безлимитов первой волны 2016 года.

Вообще, на наш взгляд, популярность безлимитов обусловлена больше маркетинговыми инструментами, активной рекламой. Посмотрим, что будем дальше. Я вижу перспективу в развитии безлимитов в сторону контента, например ТВ, ведь видео сегодня драйвит дата-потребление.

— Вырастет ли в связи с этим цена? У операторов на горизонте «закон Яровой», повышение НДС.

— У операторов в России нет практики прямого повышения цен. Например, в Британии операторы каждый год на несколько процентов повышают тариф, с человеком при этом подписывается срочный контракт. У нас такой практики нет, и все последние годы мы цены только снижали. ARPU может немного прирастать за счет более активных продаж. Но не существует таких механизмов, которые бы помогли нам одномоментно заработать больше дополнительных денег, потому что нам нужно срочно компенсировать затраты на «Яровую» или НДС. Коррекция тарифов — это каждый раз серьезная процедура, в которой мы стремимся подобрать баланс актуальных для пользователей услуг и стоимости их предоставления.

— Рассматриваете ли вы возможность перезапуска интернет-платформы Veon в России?

— Платформа показала нам много как возможностей, так и ограничений на рынке цифровых приложений и коммуникаций. Мы увидели, что у нас действительно сильные позиции в работе с телеком-сегментом, но пока достаточно слабые позиции за его пределами. Мы хотим их развивать, и была идея делать это в отдельном приложении. Но это можно делать и в рамках своего текущего приложения, которое уже имеет базу.

— А мессенджер Veon продолжит работать?

— Это продукт глобального Veon. Насколько мне известно, сейчас поддерживается существующий функционал, но его развитие идет через локальное приложение, в нашем случае — «Мой Билайн».

— Какие планы в части развития финансовых сервисов? В этом году операторы активно запускали свои виртуальные и кредитные карты.

— Это, наверное, самое масштабное направление развития для операторов. Мобильные финансовые услуги базируются на существующем ID человека, которым служит в данном случае телефонный номер, он может использоваться абсолютно для всех банковских услуг. Это наша огромная база, уже существующие взаимоотношения по некоторому ряду финансовых услуг с этой базой. У нас проходит гораздо больше транзакций по каждому из абонентов, чем в любом процессинге банка. Он даже лучше верифицирован, потому что законодательство о тайне связи, о защите персональных данных заставляет нас строить системы с огромным запасом прочности и безопасности. Я полагаю, это можно использовать для развития коммерческих услуг финансового характера. И однозначно все операторы хотят двигаться в этом направлении.

— Депутаты недавно предложили ввести финансовый контроль операций по мобильному счету свыше 50 тыс. руб. Какова сейчас у вас доля абонентов, имеющих такие суммы на счетах?

— Микроскопическая, если вообще есть.

— В связи с чем такая инициатива появилась тогда?

— Я в принципе поддерживаю разумную регуляторику. Действительно, если операторы хотят заниматься предоставлением услуг подобно банковскому сектору, мы должны быть либо прикрыты банковской лицензией партнера, либо самостоятельно эту или подобную лицензию получать. Я за то, чтобы это было сделано, потому что таким образом мы удаляем серую зону. Должны быть определенные правила. Эти правила должны быть не протекционистскими. Понятно, что банки хотели бы ограничить наши возможности, чтобы мы не заходили в эту зону. Наверное, у нас такие же чувства по поводу банков, заходящих в зону мобильной связи. Тем не менее если уж заходить, то надо выравнивать регулирование. Я понимаю, зачем нужно регулирование для мобильных финансовых услуг. Я также предполагаю, что нужно определенное регулирование для тех банков, которые хотят создавать мобильные коммуникационные услуги.

— В этом году появилось требование, чтобы операторы заключали договоры с мессенджерами для установления личности абонента. Есть какие-то первые переговоры?

— Это требование к мессенджерам, мы являемся только одним из участников процесса, который помогает его исполнить. Мы ратовали за это давно, поскольку понимали, что мессенджеры — очень серая, нерегулируемая зона.

В этом году было несколько попыток регулировать мессенджеры, и пока процесс не закончен. Если говорить о нашей роли — если на то будут требования государства, мы готовы раскрывать или подтверждать необходимые данные.

Пока нет активных действий от государства в этом направлении, мессенджеры активно в этом направлении не движутся.

— Не приведет ли это к новым блокировкам мессенджеров?

— Требование, о котором я упоминал, должно что-то предполагать. Вот в ситуации с операторами все просто — если ты не выполнил требования, тебя лишат лицензии. Потому операторы очень старательные. Если говорить о мессенджерах, то внедрение какой угодно регуляторики для них не сопровождается условно ни карательными мерами, ни каким-то обеспечением выполнения требований. Пока этого нет, конечно, никто особо не будет стараться следовать регуляторике.

— Сами операторы не заинтересованы в том, чтобы были блокировки мессенджеров? В случае с блокировкой Telegram государство впервые оценивало, как оператор обеспечивает недоступность мессенджера, а не наоборот, качество доступа.

— Да, это был парадокс. У существующих операторских сетей не так много блокировочных механизмов, мы не были рождены для блокировок. Наоборот, мы максимально развивались 25 лет, чтобы предоставить как можно больше доступа большему количеству людей к большему числу сервисов. Потому наша архитектура не оптимальна для блокировок, мы это прекрасно понимаем. Кроме того, современные приложения передают данные не по одному каналу, который можно легко перекрыть. Поэтому, когда от нас ожидают высокоэффективного исполнения карательных или заградительных мер, это не всегда может получиться в силу того, что операторы просто не для этого создавались. Если говорить о будущем, задача государства — создать инструменты, которые будут работать прицельно для ограничения каких-либо ресурсов, они должны быть управляемы самим государством, а не через колено операторов, сети которых просто не приспособлены для таких действий.

— В новых iPhone есть технология eSIM (embedded SIM — встроенная сим-карта). Почему в России она еще не работает?

— У Apple, очевидно, есть свои планы по раскатыванию продуктов на разных рынках. Десять лет назад телефоны тоже выходили на разные рынки с большими различиями. Так получилось, что развитие новых продуктов, которые они строят внутри своей экосистемы, может идти с разными приоритетами.

Продукт типа eSIM довольно сложный для внедрения. Мы недавно делали аналитику с одним из наших поставщиков с точки зрения архитектуры предоставления этой услуги. В результате выяснили, что часы Apple с eSIM и часы Samsung с eSIM используют две разные архитектуры.

Это значит, чтобы запустить eSIM на сети для продуктов разных вендоров, необходимо выстроить разные технические решения. У Microsoft есть своя третья система, у других производителей также свои решения. То есть мы видим, что это технология еще довольно сырая. И параллельное строительство нескольких систем будет экономически неэффективно. Поэтому хотелось бы, чтобы эта технология была приведена к единому стандарту. Но мы в любом случае хотим участвовать в ее становлении.

— Если эта технология будет работать, можно будет выбрать дата-трафик у другого оператора, например? Не у того, чья сим-карта стоит в телефоне.

— Насколько мне известно, пока нет. Пока в работе реализация, позволяющая менять оператора. То есть не нужно будет покупать новую сим-карту, а можно просто перепрограммировать существующую.

— Практически сразу, как вы начали работать в «Вымпелкоме», появились слухи, что вы будете отменять программу BeeFree по переводу сотрудников на удаленную работу, потому что в МТС так не принято. Что вы сейчас думаете по поводу этой программы?

— Первое, что хочется сказать,— при чем тут МТС? У «Вымпелкома» своя культура, я хорошо вижу разницу между компаниями. Если говорить о BeeFree: в 2018 году 64% офисных сотрудников постоянно пользовались этой опцией. Программа продолжает существовать и даже развивается. Но, конечно, у нее есть правила, которые по ходу могут дорабатываться. Мы концентрируемся на том, чтобы, несмотря на такой формат, получать необходимую отдачу от человека, чтобы не ставить под угрозу взаимодействие между сотрудниками. Лучше всего программа подходит для замкнутых циклов работы. Например, у нас большое количество сотрудников колл-центров работает на BeeFree. При этом сотрудник имеет все необходимое оснащение и доступ к базам данных. Здесь важно понимать, что для колл-центра желательно общение между сотрудниками, но для других функций оно иногда просто необходимо. Например, невозможно собрать мозговой штурм или совещание из BeeFree. Потому все совещания я бы старался проводить только живьем. Но группа компаний работает в разных странах и часовых поясах, потому приходится пользоваться электронными средствами присутствия. Мы продолжаем экспериментировать, и сейчас «Вымпелком» — самая развитая компания в этом направлении среди операторов в России.

— Недавно «Азбука вкуса» запустила продажи iPhone. Не планируете начать продажи продуктов в своей рознице?

— До продуктов мы не доходим, хотя постоянно шутим о продаже огурцов в наших офисах. Нам бы хотелось все же оставаться близко к той сфере, с которой все началось.

Мы не умеем варить кофе и делать бутерброды, но мы уже с удовольствием предоставляем площадку тем, кто это умеет, чтобы клиент, который зашел к нам, получил что-то большее, чем просто мобильная услуга.

А в ситуации с продуктовым ритейлом меня больше прельщает потенциал развития бескассового ритейла. Например, некоторые магазины «Перекрестка» уже полностью оборудованы кассами самообслуживания. Мне кажется, что как в продуктовом, так и в нашем ритейле это позволит сократить вовлечение продавцов на стандартных или мелких операциях.

— Прошлый год стал пиковым в смысле выхода на рынок виртуальных операторов. Какие, на ваш взгляд, стали заметны на рынке?

— На наш взгляд, об их серьезной роли пока рано говорить. Но сейчас чуть более заметен разве что Сбербанк и «Тинькофф Мобайл». Больше нет никого, кого было бы видно по цифрам. При этом у этих двух игроков модели работы пока еще тоже не стабилизировались, они ищут свое место на рынке.

Я уже говорил, что рынок связи один из самых девальвированных. Это значит, что здесь очень низкая норма прибыли при высоких фиксированных затратах. Поэтому, выходя на этот рынок, необходимо много инвестировать и длительное время находиться в убытке. Вопрос еще и в том, смогут ли виртуальные операторы предоставить какие-то уникальные услуги интереснее, чем операторские? Пока я таких не видел.

— В этом году «МегаФон» ушел с Лондонской биржи. Может ли это стать тенденцией для рынка?

— Мы можем лишь догадываться, чем продиктовано такое решение. То, что было в публичном поле, мы видели. Что касается реакции других игроков, на мой взгляд, то, что телеком-рынок сформировался публично, очень помогало ему расти и совершенствоваться. Это его в какой-то мере тренировало и воспитывало. Даже постоянная отчетность помогает нам понимать, куда рынок движется. Вспомните недавнюю историю с Илоном Маском — ему так надоело оправдываться за убытки Tesla, которые вполне естественны для такого очень инновационного и растущего предприятия, что он предложил сделать компанию частной. Это сделано с одной-единственной целью: чтобы компанию перестали терзать на публике каждый квартал. Но для телекома такой потребности давно нет, потому что отчеты достаточно положительные. Мы, наоборот, идем по пути как можно большей открытости. Кроме наших естественных цифр, которые мы публикуем каждый квартал, в этом году мы начали еще более расширенно комментировать российскую часть. Потому что понимаем, что к ней есть интерес. Мы хотим сделать более открытыми и себя, и весь рынок.

— Вы родились на Украине, много лет там жили и работали, потом начали работать в России. С 2014 года отношения между странами ухудшились, многие менеджеры уехали обратно на Украину. Как вы абстрагируетесь от этой ситуации, от политики, чтобы работать в России?

— Я родился в Советском Союзе, вырос на Украине, сейчас, как вы понимаете, в основном живу в России. Я здесь достаточно давно, чтобы быть не временным гостем, а участником процесса, по крайней мере в бизнесе. Действительно, происходящее вызывает определенную горечь, очень хочется верить, что проблема будет как можно скорее решена. Я не политик и могу только предполагать, догадываться, но не могу предлагать, каким путем. В какие-то моменты необходимо абстрагироваться и надеяться, что эта проблема решится. Что станет лучше, что станет иначе. Не знаю, вернется ли что-то или, наоборот, станет совсем по-другому. Я, например, с радостью приемлю коммерческие конкурентные взаимоотношения между странами. Но, конечно, напряженная ситуация мне, как человеку близкому к пацифизму, очень неприятна.

Интервью взяли Юлия ТИШИНА и Владислав НОВЫЙ