Forbes Russia: Сырьевое проклятие: почему курс рубля падает вопреки дорожающей нефти

В последние два года мы стали привыкать к стабильному рублю, постоянному снижению инфляции и процентных ставок и начали строить планы по более высоким темпам роста экономики. Но вот последовал очередной раунд санкций, растет накал торговых войн, ФРС продолжает ужесточать монетарную политику, индекс доллара вырос с апреля почти на 10%, и рубль, как многие другие валюты развивающихся рынков, попал в волну девальвации.

Кто-то просел очень сильно, как турецкая лира или аргентинский песо, а кто-то — послабее, как рубль или чилийский песо. Однако цены на нефть продолжают расти: с начала 2018 года они поднялись на 15%. Казалось бы, налицо противоречие: цены на нефть растут, а курс рубля падает. Все громче звучат голоса, что российская валюта «отвязалась» от нефти.

Связь между рублем и нефтью

В 2014 году мне довелось написать статью о связи динамики курса рубля и цен на нефть. Тогда происходило падение стоимости барреля Brent, вводились санкции в связи с Крымом, у частного сектора были достаточно большие долги, и только начался переход к плавающему курсу рубля.

Российская валюта обесценивалась быстрыми темпами, и вполне можно было ожидать девальвации по сценарию 1998 года. Тем не менее обвальное снижение курса рубля продолжалось до той поры, пока пара рубль-нефть не дошла до уровня 3750 рублей за баррель Brent в конце 2014 года, как примерно и было запланировано в бюджете на тот год, а рубль просто приобрел большую волатильность. Затем последовало ужесточение бюджетной и кредитной политики, которое привело пару рубль-нефть к уровню докризисного 2007 года.

Сейчас мы переживаем очередную девальвационную волну, и вновь возобновились разговоры об исчезновении связи курса рубля со стоимостью нефти.

Как в то время, так и сейчас связь между рублем и нефтью присутствует и достаточно легко прослеживается на графике рублевых цен на смесь Brent. Этот график выражает степень «притязаний» бюджета на доходы от экспорта нефти.

На нем хорошо видна история «до 2014 года» и «после 2014 года». Сейчас мы видим, что рубль устремился к новым «высотам», которые при пересчете стоимости барреля Brent в рублях точно попадают на траекторию цен, существовавшую в период 2002-2014 годов.

Случайность ли это или закономерность? Влияние кризиса развивающихся рынков? Угрозы новых санкций?

Сила сырья

В мире существует много стран, чей платежный баланс и экономика в целом зависят от экспорта одного или нескольких базовых сырьевых товаров: Россия (нефть, газ), Саудовская Аравия (нефть), ЮАР (золото), Чили (медь) и другие.

Как же ведут себя их валюты и какой политики придерживаются местные власти?

В двух развивающихся странах, в которых металлы (золото и медь) играют очень важную роль в обеспечении стабильности платежного баланса и бюджета, — Чили и ЮАР — проводится такая же политика, как и в России. То есть там происходит регулирование доходов бюджета, получаемых от экспортных отраслей, за счет «допускаемой» девальвации национальных валют. Только в ЮАР девальвация проводится постоянно до настоящего времени, а в Чили это продолжалось до 2003 года, и с той поры курс чилийского песо плавает, как и цена на медь.

В Чили еще в 1980-х годах был создан Медный стабилизационный фонд, в ЮАР сейчас идут горячие дебаты о создании аналогичной структуры.

Прямое сравнение экономик России, Чили и ЮАР было бы значительным упрощением, но тем не менее есть некие общие черты в том, как эти страны используют свои экспортные возможности и за счет какой политики они пытаются достичь стабильности или роста. Например, в Чили существует крупнейшая государственная медная компания Codelco, а в ЮАР насчитывается более семисот государственных компаний, контролирующих большую часть экономики страны.

Платежные балансы России и Чили ведут себя очень похожим образом и достаточно стабильны, тогда как текущий счет ЮАР находится в глубоком дефиците после кризиса 2008 года и является постоянным источником девальвационных ожиданий. Чили в последние годы, как и Россия, постоянно снижает свою государственную задолженность, особенно внешнюю.

Так что девальвация южноафриканского ранда, как, впрочем, и турецкой лиры, и аргентинского песо, абсолютно логична и предсказуема из-за состояния их платежных балансов. Но не в случае России или Чили.

Разница подходов

Ну и наконец, когда мы выяснили схожесть России и Чили, давайте посмотрим, как вела себя валюта той и другой страны за последние 20 лет.

До 2014 года Россия проводила политику более слабой валюты, чем Чили, препятствуя «избыточному» укреплению рубля при высоких ценах нефть, что позволяло получать дополнительные бюджетные доходы.

Как мы видим, в последние четыре года и рубль, и чилийский песо двигались синхронно, следуя волатильной динамике мировых цен на сырье. Хотя основной экспортный товар для Чили — медь — чувствовал себя значительно хуже, чем основной экспортный товар для России — нефть.

Какие же выводы можно сделать, глядя на поведение наших «соседей» по развивающимся рынкам и на то, как они решают свои проблемы? Насколько девальвация рубля есть плод санкций, а насколько это отражение тенденций мировой экономики и проводимой экономической политики?

Вывод первый. Девальвация российского рубля в условиях роста цен на нефть почти на 15% в этом году не соответствует девальвации чилийского песо, который упал на такую же величину, что и рубль, но в условиях падения цен на медь на 15%. И Россия, и Чили не имеют больших внешних долгов и мало подвержены «бегству капитала». Роль иностранных инвесторов на российском рынке госдолга (ОФЗ) существенно преувеличена в этом отношении.

Вывод второй. Санкции, а точнее их ожидание, оказали несомненное влияние на ослабление рубля. Но в 2014 году мы также ждали дальнейших санкций, у российского частного сектора была большая внешняя задолженность, цены на нефть падали, но тем не менее девальвация была не столь значимой.

Вывод третий. Похоже, мы возвращаемся к политике, которая проводилась в период 2002-2014 годов, когда рост стоимости нефти, выраженной в рублях, давал необходимую «подпитку» российскому бюджету вне зависимости от мировой динамики нефтяных цен. Если «подушка» оказывалась слишком «толстой», то часть ее переносили в резервы.

Вывод четвертый. Если накопление резервов достигнет необходимого «уровня стратегической безопасности», то куда и как будут распределяться новые дополнительные доходы — на социальную политику, инвестиции, пенсионную систему? Или они будут и дальше «складироваться до лучших времен»?

Константин КОРИЩЕНКО, Forbes Contributor