Банковское обозрение: Не надо думать что МФО — это квазибанки

Зачем доступность финансовых услуг нужна мегарегулятору и почему он эту тему связывает с МФО, на страницах «Б.О» рассуждали Михаил Мамута, начальник главного управления рынка микрофинансирования и методологии финансовой доступности Банка России, и Эльман Мехтиев, советник президента АРБ.

Эльман Мехтиев: Доброе утро, Михаил! Спасибо, что нашли возможность прийти… Чай или кофе?

Михаил Мамута: Доброе утро! Чай!

Эльман Мехтиев: Отлично! Ну а теперь — о деле. Когда я готовился к нашей встрече, все думал о том, зачем это нужно журналу «Банковское обозрение», зачем нужен разговор о микрофинансовых организациях журналу о банках и для банков. Два дня назад в РСПП проходило заседание комиссии по банкам и банковской деятельности, и мне очень понравилась ваша фраза, что не надо думать, что МФО — это недобанки. Пора закрыть эту тему, пора положить конец такому представлению о микрофинансовых институтах. И это мне действительно помогло не только подготовиться к беседе, но, я надеюсь, это будет действительно основной идеей того, что мы хотим обсудить сегодня и почему это надо знать банкирам, а не только микрофинансовым организациям. В этом ключе я хотел бы начать с того, что сейчас, когда Центробанк говорит про микрофинансовые организации, он всегда говорит, прежде всего, про доступность финансовых услуг. Соответственно, вопрос: что это и зачем это мегарегулятору? Зачем доступность финансовых услуг вообще нужна мегарегулятору и почему теперь он эту тему связывает с микрофинансовыми организациями?

Михаил Мамута: Спасибо за вопрос и в целом за интерес к теме. Вы как человек, много лет проработавший в банковской системе и при этом занимавшийся вопросами защиты прав потребителей, хорошо знаете, что основная задача финансово-кредитной системы состоит не в саморазвитии ради себя самой, а в удовлетворении разноплановых потребностей потребителей.

Поэтому в целеполагании микрофинансового рынка мы видим его уникальную роль прежде всего в том, чтобы дополнять предложение банковских услуг в тех секторах, где банкам невыгодно предоставлять такие услуги в силу различных объективных причин. Таким образом, мфо стоит прежде всего рассматривать через призму противодействия черному кредитному рынку. Ведь что происходит там, где возникает дефицит легального предложения? Очевидно, развиваются нелегальные механизмы.

Если мы встанем на эту точку зрения, то сразу станет понятно, почему некорректно сравнивать мфо с банками или пытаться сделать из них маленькие банки. В этом случае они перестанут выполнять свою основную функцию и действительно превратятся в конкурентов банков. В то время, когда они должны создавать конкуренцию нерегулируемому кредитному рынку.

Конечно, мы смотрим на развитие микрофинансового рынка с точки зрения интересов потребителей и всегда стараемся это делать во взаимоувязке с другими секторами финансового рынка, в первую очередь именно с банковским. Для нас мфо — это союзники банков.

Выигрыш банка в этой модели взаимодействия тоже очевиден, потому что он через МФО может получить доступ к обслуживанию тех категорий клиентов, до которых не дотягивается самостоятельно в силу разных причин: территориальной удаленности или того, что какие-то категории клиентов выпадают из его портфеля продуктов по причинам формального характера — возраст, стаж, иные факторы. И куда идти этим людям? Ведь отказав им в банке, мы тем самым фактически своими руками выталкиваем их на рынок нелегального кредитования. И вот здесь как раз МФО в нашем понимании должны быть тем институтом, который предложит гражданину легальную альтернативу серому кредитному рынку, если мы сейчас говорим про сегмент потребительского кредитования.

Безусловно, сам по себе этот подход еще не снимает всех рисков, связанных с обслуживанием потребителя, поэтому мы должны исходить из равенства прав заемщика вне зависимости от того, в каком регулируемом финансовом институте он обслуживается. И это равенство прав было обеспечено принятием закона о потребительском кредитовании. Мы концептуально были за то, чтобы в рамки закона попали не только банки, но и МФО, кредитные кооперативы и ломбарды.

Не все это поддерживали, потому что боялись избыточной регуляторной нагрузки, но здесь наша позиция всегда была принципиальной, потому что иначе мы создали бы регуляторный арбитраж, который мог бы сработать не в пользу развития добросовестного рынка микрофинансирования.

Предлагаю здесь на секунду остановиться и вернуться к концептуальным задачам микрофинансирования. Так получилось, что мы сразу начали погружаться в специфику потребительского кредитования, хотя еще одна крайне важная составляющая микрофинансового рынка состоит в кредитовании малого и микробизнеса. И здесь нелишне напомнить, что вообще-то микрофинансирование исторически рассматривается именно как система поддержки начинающего предпринимательства. Это веяние последних, может быть, пяти лет, что мы начали изучать ее еще и в контексте снижения рисков shadow banking, параллельной банковской системы, потому что тематика shadow banking сама по себе новая. А если вернуться к истокам, к основной парадигме микрофинансирования, то это механизм финансовой поддержки начинающих предпринимателей, которые только становятся на ноги.

Почему, как правило, банки с ними не работают, тоже вполне понятно — потому что у банка жесткие требования к оценке кредитного риска, которые вытекают из жестких требований к оценке рисков на пассивы, поскольку последние в значительной степени сформированы за счет привлеченных средств физических лиц.

Реализовав на микрофинансовом рынке модель, в которой у мфо нет аналогичных банковским депозитных прав, а есть ограниченные права, связанные с привлечением денежных средств от профессиональных инвесторов и от профессиональных заимодавцев, мы тем самым снизили риски, связанные с природой их пассивов. И ровно за счет этого МФО могут более гибко работать с теми категориями заемщиков, которые являются для банков сложными в обслуживании, в том числе и с начинающими предпринимателями.

Почему это важно? Ну например, согласно антикризисному плану мер, в течение этого года в России может появиться несколько сотен тысяч, а может быть, даже миллион новых субъектов предпринимательской деятельности в форме ИП, крестьянско-фермерских хозяйств, юрлиц-микропредприятий. Куда они пойдут за деньгами? Кто поможет им в тот первый год, когда они должны встать на ноги? Есть такие институты? Это как раз и есть одна из целей микрофинансирования.

Хотел бы еще раз сказать, что мы не против потребительского кредитования. Раз есть спрос, должно быть и предложение, прозрачное, регулируемое — это понятно. Но мы бы хотели, чтобы микрофинансовые институты в широком смысле — не только микрофинансовые организации, но и кредитные кооперативы, и сельскохозяйственные кредитные кооперативы, приоритетное внимание уделяли финансированию предпринимательской инициативы граждан.

Эльман Мехтиев: Тогда два вопроса у меня. Первый — это стратегия развития банковского сектора до 2015 года, которая была принята в апреле 2011 года. Там я специально нашел территориальные аспекты предоставления банковской услуги. Меня больше волнует то, что здесь сказано, что речь идет фактически о населении сельских отдаленных регионов, малообеспеченных слоев населения и мелком бизнесе. В этом ключе я просто хотел бы спросить о цифрах. Так сколько же сейчас микрофинансовых институтов действительно находится вот в таких сельских отдаленных регионах, их концентрация? Или они все-таки смещены в сторону больших городов. С точки зрения регулятора, где — больше?

Михаил Мамута: Можно сказать, что территориальное расположение микрофинансовых институтов является инверсией по отношению к территориальному расположению банков. Если брать собственно МФО, то только 25% МФО расположено в ЦФО. В Москве расположено не больше 5–7% микрофинансовых организаций, имея в виду фактические точки присутствия, а не адрес юридической регистрации.

МФО тяготеют к регионам, небольшим населенным пунктам ровно с силу их взаимодополняющей природы по отношению к банковскому сектору. А если взять такие виды микрофинансовых институтов, как сельскохозяйственные кредитно-потребительские кооперативы, то они вообще присутствуют только в сельских районах.

У нас, кстати, есть интересная идея — мы хотим сделать «карту финансовой доступности» России, на которой будут отмечены офисы различных видов финансовых институтов и плотность их присутствия, и мы ее обязательно сделаем в ближайшее время, как только соберем должную статистику.

Эльман Мехтиев: Я понимаю, что карта очень удобна, но просто с точки зрения регулятора, как угодно, если смотреть на карту, Европейская часть, за Уралом — где больше? Я говорю в целом, не говорю только про сельхозы или, наоборот, про потребы. Где больше уровень проникновения микрофинансовых институтов любого типа?

Михаил Мамута: Он связан с плотностью распределения населения, поэтому поскольку европейская часть населена больше, то и МФО здесь количественно больше. А если считать относительное распределение, или плотность, то мы как раз и планируем это сделать в текущем году.

Дело в том, что статистика находится сейчас на этапе становления, мы только-только ввели отчетность для МФО, КПК и ломбардов. Мы вообще первую отчетность с этого рынка собрали за девять месяцев 2014 года, причем с ней было много проблем. Вот сейчас мы соберем вторую, годовую, и все необходимые параметры, надеюсь, сможем посчитать уже с достаточной точностью.

Эльман Мехтиев: Для того чтобы развеивать мифы, нужна статистика, нужно показывать, потому что иначе в голове у всех сидит: микрофинансовые организации — это те, которые на столбах рекламки вешают.

Михаил Мамута: На самом деле те, кто на столбах объявления вешают, — это как раз те, с кем призваны бороться микрофинансовые организации. Мы не один раз проверяли такие объявления, это классический черный рынок, который действительно создает проблемы и потребителю, и государству. У них даже название специальное появилось — «столбовые кредиторы».

К счастью, мы видим по динамике, что благодаря формированию регулируемого микрофинансирования масштабы черного кредитного рынка устойчиво сокращаются. Если в 2010 году, в момент принятия закона о микрофинансировании, весь этот рынок де факто был нерегулируемый, то по последним данным одного из рейтинговых агентств, оценка серого рынка — уже только 40% от регулируемого. Это значит, что регулируемые микрофинансовые организации 60% этого сегмента уже заняли, и это значит, что 60% заемщиков находятся под защитой государства и закона.

Эльман Мехтиев: Вот по поводу защиты. Спасибо за слова о защите прав потребителей, но я хотел другое спросить. Когда я пытался сформулировать этот вопрос, у меня почему-то всегда первой ассоциацией была знаменитая фраза: «Утром деньги, вечером — стулья». А можно наоборот? Можно — вечером деньги, утром стулья.

Проблема доступности и проблема грамотности всегда оказывались в некоем таком балансе. Как эта проблема должна быть решена и как она будет решаться микрофинансами? Потому что следующая ассоциация, которая у меня была о финансовой грамотности и доступности услуг, — это переход количества в качество и их соотношение, а может, и борьба, и единство противоположностей. Что первое, что второе, что важнее? Если сделать все доступным с нынешним уровнем финансовой грамотности — это опасно, то, что мы слышим про банки, — банки навязывают. Если слишком доступны будут финансовые услуги — это хорошо или плохо? И что надо делать при этом с финансовой грамотностью?

Михаил Мамута: Начну с утверждения: финансовая доступность должна быть качественной. Представление о том, что главное — обеспечить физический доступ к услуге, давно уже не является преобладающим. Конечно, это условие необходимое, но еще не достаточное.

Абсолютно правильно вы сказали: слишком большой акцент на физическую доступность без оценки качества услуги может привести к развитию практик, которые мы считаем неприемлемыми с точки зрения этики бизнеса. Более того, не каждый кредит, как это хорошо известно, полезен потребителю. Потребитель должен быть в разумной степени защищен не только от кредитора, но и от самого себя, потому что заемщики часто просят кредит побольше и на подольше, хотя на самом деле, может быть, им надо поменьше или даже вообще уже хватит.

Поэтому развитие финансовой доступности, финансовой грамотности и системы защиты прав потребителя — это три взаимосвязанные составляющие. В нашем понимании в финансовую доступность, помимо физической доступности, входит также востребованность услуги, ее ценовая доступность и, наконец, удовлетворенность потребителя ее качеством.

В настоящее время совместно с другими подразделениями Банка России и по поручению председателя Центробанка Эльвиры Набиуллиной мы разрабатываем трехлетнюю дорожную карту по развитию методологии финансовой доступности.

В рамках этой работы мы хотим прежде всего дать формальное определение финансовой доступности, которое бы включало в себя все три составляющие, о которых я говорил выше. Опираясь на это определение, мы планируем разработать систему индикаторов, с помощью которых сможем оценивать доступность различных финансовых услуг.

Эти индикаторы будут включать в себя как составляющую предложения со стороны различных финансово-кредитных институтов, так и составляющую спроса, когда с помощью классических методов обследования домохозяйств будет оцениваться, что граждане думают о тех или иных видах услуг. И одна из задач финансовой грамотности — сократить разрыв в понимании финансовой услуги между теми, кто уже ей воспользовался и теми, кто еще только о ней слышал.

Эльман Мехтиев: Тогда следующее. Из моего собственного опыта банковского, сколько бы мы ни занимались финансовой грамотностью, почему-то всегда считается, что если ты что-то делаешь, оно должно улучшить жизнь всем без исключения. И мы пришли к тому, что нужно, чтобы был кодекс ответственного кредитования. Точнее, появились сначала принципы, потом мы — конкретно банк, в котором я работал, с помощью одной ассоциации попытался создать кодекс ответственного кредитования. И фактически то, что мы пытались тогда делать, — речь шла о принципах, о конкретных принципах: мы не должны делать то-то, то-то, потому что если мы допустим вот это, то потребитель обязательно туда пойдет. Пусть не миллион, но даже если 10 из миллиона потребителей наступят на грабли, потом у нас в банке могут быть проблемы не только с регулятором, но и с обществом, с репутацией, с доверием и т.п. и т.д.

Банковское сообщество, к сожалению, эти принципы приняло как очередное заявление, и они так и остались заверениями, и судьба этого кодекса известна и, может быть, даже и печальна. Сейчас мы начали говорить опять про стандарты. Моя личная точка зрения, что стандарты — это просто обобщение чьих-то практик, в которых реально не выделяются принципы, которым в каждом банке по-своему, но нужно следовать. Стандарты — это что-то сверху спускается (я говорю про банки, я не говорю про микрофинансы), и потом оказывается: у нас процесс другой, мы не хотим стандартизировать под это. Есть ли такое направление, есть ли понимание, может быть, в сторону принципов, какого-нибудь такого ответственного подхода в кредитовании не только потребителей, но тех же самых предпринимателей и прочих, и прочих? Есть ли такое направление движения саморегулирования у микрофинансовых институтов или это еще рано говорить, еще их опыт до этого не дошел?

Михаил Мамута: На мой взгляд, стандарты и принципы — это взаимодополняющие вещи, они не исключают и не противоречат друг другу. Принципы — это более общие нормы, которыми мы описываем модель поведения кредитора; стандарт — это формализованное описание процесса или требований к операции.

Безусловно, любой стандарт по своей природе содержит ограничения, и здесь очень важно правильно очертить их границы, чтобы они не приводили, например, к снижению мотивации к инновациям.

Стандарт не должен причесывать все организации до такого уровня, чтобы они были все похожи друг на друга, как братья-близнецы. Я обычно в этот момент рассказываю анекдот, который мне очень нравится, несмотря на то что он уже довольно старый — как и все анекдоты, не вчера придуман: про то, как в патентное бюро пришел человек и сказал, что он придумал машину для бритья. «Как она работает?». — «Очень удобно. Вот видите дырку? Человек засовывает туда голову, его автоматически бреют за 30 секунд». — «Послушайте, но у всех же разные формы головы?». — «Ну, это только в первый раз». И в этом смысле, конечно, в стандартах важно не перейти разумный уровень унификации.

С другой стороны, зачем они вообще нужны? В первую очередь, во взаимоотношениях финансовой организации со слабой стороной, с потребителем. Стандарт должен устанавливать ту минимально необходимую планку, ниже которой нельзя ронять уровень услуги. В международной практике есть так называемые стандарты обязательных условий, которые должны быть, например, в договоре займа — и стандарты запрещенных условий, которых там не может быть. Остальное — на усмотрение финансовой организации.

Я оговорюсь, что здесь в качестве примера был рассмотрен именно стандарт взаимоотношений с потребителем, потому что вообще стандарты, конечно, бывают очень различными по своей природе. Есть операционные стандарты, есть IT -стандарты, и они совсем по-другому устроены.

Но в любом случае, стандарт — это всегда консенсус. Во-первых, это консенсус внутри сообщества самих финансовых организаций, которые фактически являются стороной, его разрабатывающей. Это консенсус с потребителем услуги либо через институциональное объединение, такое, как общество защиты прав потребителей, либо результаты определенных фокус-групп. И наконец, это консенсус с регулятором.

Эльман Мехтиев: Вы опередили мой вопрос, но все-таки я его озвучу немножко по-другому. Тогда получается, эти самые стандарты сейчас уже есть в деятельности СРО, в микрофинансовых институтах? Регулятор рекомендует или они сами до этого доходят, эти СРО?

Михаил Мамута: Изначально мотивация к разработке стандартов исходит от самих СРО. До того как я пришел на работу в Банк России, я несколько лет занимался строительством профессиональных ассоциаций и СРО. Там очень быстро становится понятно, что если ты хочешь, чтобы к рынку относились с уважением, ты должен задать определенные нормы и правила, по которым рыночные субъекты взаимодействуют с потребителем и между собой. И стандарты саморегулирования являются наиболее естественным механизмом, с помощью которого это можно сделать.

Но для того, чтобы этот механизм был всеохватывающим, конечно, саморегулирование должно быть обязательным. Вы же сами приводили пример, когда ваши прекрасные теоретические разработки не были внедрены в силу их рекомендательного характера.

Эльман Мехтиев: Есть ли некие самоограничения у микрофинансовых институтов по Debt-To-Income? Почти все банки после определенного DTI кредит не выдают, человек идет в микрофинансовый институт, в микрофинансовую организацию и берет.

Михаил Мамута: На этот счет есть разные точки зрения, но на мой взгляд, DTI — это самый справедливый ограничитель социального риска на рынке потребкредитования. Проблема только в том, что мы пока не имеем достаточно качественных данных для его универсального применения.

Чтобы считать DTI, нужно знать долг и доход. Совокупный кредитный долг мы более или менее научились определять, вернее, научимся в скором будущем, поскольку с 1 июля 2014 года все профессиональные кредиторы обязаны передавать информацию в бюро кредитных историй. Но у нас по-прежнему есть сложности с расчетом дохода, поскольку у значительной части граждан доход частично неформальный.

Вообще говоря, по разным социальным стратам DTI может быть разным. Понятно, что богатый человек в состоянии больше платить по кредиту в пропорции от дохода, чем бедный, потому что он на еду тратит в пропорции, наоборот, меньше. И здесь, наверное, должна быть классификация в зависимости от уровня дохода и социальной группы клиентов.

Однако даже в самых развитых странах все равно остаются категории потребителей, у которых тяжело посчитать доход, потому что он неформальный. Какие решения существуют, когда невозможно посчитать DTI? Часто используется такой механизм, как ограничение предельного размера долга по процентам к долгу по телу займа, для того чтобы ограничить «социальный» риск.

Особенно актуальны такие механизмы в отношении коротких и дорогих займов, где процентная ставка растет быстро. У нас есть такой продукт на микрофинансовом рынке, самый, наверное, публично «известный» — это займы до зарплаты. Говорю в кавычках, потому что он, будучи самым маленьким по объему в портфеле (всего 15% портфеля), по-моему, в СМИ занимает 85%. А займы малому бизнесу, которые составляют 40% от портфеля МФО, наоборот, почти не освещаются. Хотя реальные истории предпринимателей из глубинки, вставших на ноги благодаря микрозаймам, очень вдохновляющие и интересные.

Понимая социальный риск, приходящийся на потребителей займов до зарплаты, мы пришли к выводу, что самый разумный путь — это установить верхний размер долга по процентам к долгу по телу займа на соотношении 4:1 или близко к этому. По такому пути пошла, например, Северная Европа, по такому пути пошли многие штаты в США.

Введение подобного ограничителя исключает ситуации, при которых человек, взяв, например, 5 тыс. рублей, выяснил, что он через два года должен 500 тыс.

Эльман Мехтиев: Эта норма реализована сейчас где-нибудь у нас в России в каком-нибудь СРО или в каком-нибудь микрофинансовом институте?

Михаил Мамута: Нет, эта норма пока на уровне закона не реализована, но мы обсуждали ее с саморегулируемыми организациями, с участниками рынка и по большому счету пришли к консенсусу. Плохие кредитные политики, которые допускают формирование высокой просрочки в больших объемах, невыгодны не только государству, но и самим кредиторам, так как приучают их заемщиков к безответственному кредитному поведению.

Вообще нахождение баланса интересов между кредитором и потребителем — это всегда, наверное, самый сложный вопрос. Потому что перегнешь палку в сторону кредитора — получишь ситуацию, при которой страдает потребитель. Перегнешь в сторону потребителя, то есть защитишь его от кредиторов слишком сильно, — получишь ситуацию, при которой определенные категории потребителей начнут «вываливаться» из легального кредитования в силу слишком жестких требований. Таким образом можно неожиданно поддержать развитие серого рынка.

Франция, например, в последние годы пытается бороться с этим явлением как раз через развитие микрофинансирования, потому что во Франции много выходцев из Северной Африки, не имеющих доступа к банковским услугам. Включение их в финансовую сферу — это еще и путь снижения социальной напряженности, потому что человеку дается возможность заработать себе на хлеб, стать предпринимателем, подняться в нижний средний класс, как-то социализироваться. В противном случае формируются замкнутые анклавы, в которых развиваются неформальные финансовые системы и сопутствующие им риски, в том числе и такие чувствительные, как риски отмывания преступных доходов или терроризма. Недооценивать эту проблему не стоит, потому что иначе можно построить красивое здание с фасада, у которого со двора — в лучших традициях уличный базарчик.

Эльман Мехтиев: Ок, предлагаю теперь посмотреть на тему финансовой доступности вот с какой стороны. Современные технологии позволяют находить и делать продукт все более и более доступным, в прямой зависимости, в конечном счете, от уровня проникновения широкополосного доступа к Интернету. В конечном счете проблема-то одна — и там, и там есть проблема идентификации. Как на это смотрит регулятор? И что такое дистанционные каналы для микрофинансов — это мода или необходимость?

Михаил Мамута: То, что финансовый рынок в общем уходит в Интернет, уже достаточно очевидный факт. Есть такая глобальная концепция, как «Цифровые финансовые услуги», digital financial services, и она неразрывно связана с IT-технологиями. Причины, почему это происходит, мне кажется, совершенно очевидны — это удобно. Намного более важный вопрос, как работать с этим трендом.

Попробую привести пример. Помните историю, которая произошла в России с электронными деньгами несколько лет назад? Сначала электронные деньги появились как фактическая сущность, предлагаемая компаниями, у которых не было вообще никакого регулирования, это были просто юрлица, которые оформляли с помощью различных инструментов Гражданского кодекса некие квазиденьги для электронных расчетов.

Затем, когда рынок этот начал расти, возник вопрос его институционализации. Отношение к электронным деньгам прошло сложную гамму чувств от неприятия до понимания, что их развитие обусловлено объективными потребностями и новыми технологическими возможностями.

И вот через десять лет с момента появления первых моделей электронных денег в России мы видим, что операторы электронных денег стали неотъемлемой частью финансово-кредитной системы. Есть отдельное правовое определение электронных денег, есть требования к их операторам, которые обязаны быть кредитными организациями. И по большому счету сегодня почти у каждого банка в наборе есть такая услуга, как электронные деньги.

Огромным потенциалом обладают мобильные финансовые услуги, те же мобильные деньги как разновидность электронных денег, предоставляемые с участием оператора подвижной связи. Для них тоже придумано свое регулирование и своя модель упрощенной идентификации, которая сейчас как раз активно развивается.

Почему я привел пример электронных денег? Потому что примерно такую же эволюцию проходят и все остальные цифровые финансовые услуги. Они появляются как пилотные проекты, причем в этот момент никто не понимает до конца, нужны ли они или нет. Потом, если услуга востребована, этот рынок начинает развиваться. Если она на самом деле потребителю не нужна, этот рынок маргинализуется и умирает. Таких неудачных примеров тоже достаточно.

Если услуга начинает развиваться, то в какой-то момент для нее необходимо создать адекватное регулирование.

Конечно, мы должны быть здесь очень осторожными, поскольку крайне важно соблюсти разумный баланс между доступностью услуги, ее качеством и риском, связанным с предоставлением этой услуги. Но в общем это одна из тех проблем, которые постоянно решает любой финансовый регулятор.

Эльман Мехтиев: Тогда следующий, очень быстрый вопрос, к нему меня подтолкнуло слово «риск». В декабре потребительских кредитов было выдано меньше, чем ипотеки. И это первый раз, насколько я понимаю, с 1998–1999 годов. В январе некоторые микрофинансовые институты радостно отчитались о том, что у них вырос спрос на 30%. Вот мнение эксперта, не мнение регулятора, а специальное мнение эксперта — это временный всплеск или он будет идти по нарастающей?

Михаил Мамута: Для того чтобы правильно ответить на этот вопрос, надо правильно его задать, как мне кажется. Рынок банковского потребительского кредитования и рынок потребительского микрофинансирования находятся в совершенно разных фазах развития. Рынок банковского потребительского кредитования, особенно необеспеченного, прошел стадию интенсивного роста и сейчас охлаждается.

Что касается рынка потребительских микрозаймов, то он до перегрева еще физически не дозрел, потому что его объем составляет 30 млрд. рублей с небольшим на всю страну. Это меньше 1% от объема банковского необеспеченного кредитования.

Эльман Мехтиев: То есть регулятор не видит системных рисков?

Михаил Мамута: Системных — нет, а риски вообще, конечно, видит и с ними работает, о чем я подробно говорил выше. Однако следует учитывать, что прирост второго полугодия 2014 года был в значительной степени связан с запретом с 1 июля на нерегулируемое кредитование.

У нас до 1 июля 2014 года статус микрофинансовой организации был де-юре добровольным. Ты мог его иметь, а мог продолжать выдавать займы, не входя в реестр. 1 июля, приняв закон о потребительском кредите и одновременно с этим поправки в ГК, законодатель констатировал, что выдавать потребительские кредиты и займы на постоянной основе могут только регулируемые компании — банки, МФО, кооперативы, ломбарды.

Ровно с этого момента мы увидели прирост рынка за счет того, что часть компаний, находившихся в серой зоне, зашла под регулирование, и они привели с собой, естественно, своих клиентов.

Мы постоянно анализируем структуру микрофинансового рынка, смотрим за тем, что происходит с просрочкой, и стремимся мотивировать компании на повышение качества работы.

Основной инструмент, который мы ввели в действие в 2014 году — это требование к резервам на возможные потери по займам для мфо и кпк. Мы установили требования к резервам с учетом специфики рынка, и теперь МФО в зависимости от качества портфеля формируют тот или иной обьем расчетных резервов. Эта мера неизбежно приведет к росту качества кредитного портфеля и уходу с рынка неэффективных моделей. Резервы влияют на финансовый результат, капитал и обязательные нормативы: если просрочка выше критической, то акционерам придется все время вкладывать дополнительные ресурсы. Понятно, что с точки зрения бизнеса это становится неинтересным.

Эльман Мехтиев: Коль затронули регулирование, исходя из того, что для банкиров нужно знать, и я думаю, что банкиры мало знают об этом, в ноябре была опубликована дорожная карта изменений регулирования микрофинансирования. Сейчас февраль. Я думаю, что мало кто из банкиров читал подробно, что это, как это, где это. Можно очень коротко, что ожидает рынок микрофинансов с точки зрения регулирования в этом году, в следующем? Просто несколькими словами.

Михаил Мамута: Регулирование — это подвижная система, а не слова, высеченные в граните. Любое регулирование развивается по мере того, как развивается рынок, потому что его задача — устанавливать правила для существующих экономических отношений.

Регулирование может немножко предугадывать развитие рынка, то есть быть проактивным, или двигаться чуть-чуть за рынком, реактивно реагируя на его изменения. Но в любом случае оно не может быть статичным.

То, что сейчас происходит у нас на рынке микрофинансирования, можно описать следующим образом. Период становления, первичного формирования рынка по большому счету завершен. Мы видим это уже по тому, что многие компании осознали, что заниматься микрофинансированием — это вовсе не такая легкая история, как кажется. Казалось бы, что проще — выдал деньги под проценты, получил прекрасный доход, живешь и радуешься. Если бы все еще и платили вовремя, то вообще никаких проблем бы не было.

Но выяснилось, что микрофинансирование — довольно сложный бизнес. И как я вижу из общения с участниками рынка, у многих наступает своего рода внутреннее отрезвление, и люди приходят к выводу, что это индустрия, которая требует профессионального подхода, требует технологий и вложений в персонал. Поэтому ряд компаний сами, добровольно выходят из реестра МФО, осознав недостаточность своих ресурсов или знаний.

Мы со своей стороны не «за» и не «против», это регулирует сам рынок в силу конкуренции и устойчивости бизнес-моделей. Но, естественно, мы за то, чтобы рынок становился более профессиональным по своей природе, и ровно к этому моменту, этапу мы сейчас и подошли. Поэтому с учетом опять же завершения такого бурного первичного роста и некоей стабилизации числа участников рынка мы планируем провести довольно серьезные изменения в модели регулирования, исходя из анализа структуры рынка.

Что мы увидели? Во-первых, что микрофинансовые организации очень сильно отличаются друг от друга по масштабу. Есть компании, в которых работают два человека и оборот которых составляет миллион рублей в год, а есть компании, в которых работают тысячи людей и оборот которых составляет десятки миллиардов рублей в год. А регулируются они одинаково.

Понятно, что это не совсем разумно, потому что маленькие компании несут избыточную регуляторную нагрузку, а для больших компаний, вероятно, этого регулирования уже недостаточно с учетом масштаба потенциальных рисков.

Поэтому смысл реформы состоит в том, чтобы разделить рынок по уровню риска на менее и более рискованную часть. К более рискованной части стоит предъявить и более серьезные требования по допуску, в том числе по капиталу, но взамен дать им больше возможностей для системного развития, то есть привлечения структурированного финансирования, участия в программах рыночного рефинансирования, секьюритизации, развития дистанционных сервисов и тому подобное.

Для маленьких компаний, работающих на локальном уровне, этот инструментарий по большому счету и так недоступен, потому что требует серьезных капитальных затрат. Но взамен мы сможем маленькие компании освободить от избыточного надзора, например, контроля за соблюдением нормативов, если у них исчезнет риск на привлеченные от физических лиц средства.

Из отчетности за девять месяцев, которую мы проанализировали, мы увидели, что у небольших компаний доля средств в пассивах, привлеченных от физических лиц, не являющихся их учредителями или партнерами, очень мала, она колеблется в диапазоне от 2% до 3%. А регуляторная нагрузка, которая на них накладывается, достаточно приличная в этой связи.

Мы обсудили эту ситуацию с рынком и пришли к взаимному пониманию, что отказ от привлечения денежных средств сторонних физических лиц для маленьких компаний (у них останется право привлекать денежные средства своих учредителей или участников, потому что это фактически их риск, связанный с развитием бизнеса) не приведет к существенному изменению структуры активов и пассивов, но зато он сильно снизит риск и необходимость регулятору за ним следить.

Поэтому мы сейчас рассматриваем вариант реформы, при котором в результате разделения рынка на две категории для них будут введены дифференцированные регулирующие и надзорные требования. Кстати, эта логика вполне подтверждается и международным опытом, потому что такое разделение на компании, которые обычно называют микрокредитными и микрофинансовыми, существует во многих странах мира.

Еще один момент, который мы хотели бы урегулировать, — это профиль микрофинансового бизнеса, то есть ориентация микрофинансовых организаций на финансирование бизнеса или на потребительское кредитование.

Для тех, кто кредитует бизнес, еще одна новация может состоять в увеличении суммы микрозайма до 2–3 млн рублей в случае, когда заемщиком выступает юрлицо, индивидуальный предприниматель либо крестьянско-фермерское хозяйство. Почему? Потому что лимит в 1 млн рублей, который был рассчитан для закона о микрофинансировании в 2009 году, это уже совсем не тот миллион рублей по текущей покупательной способности. Эту идею активно поддерживают предпринимательские объединения — «Опора России», ТПП, а также бизнес-омбудсмен, потому что им сами предприниматели и руководители регионов пишут: «Поднимите, пожалуйста, планку, на миллион сейчас уже невозможно открыть даже совсем маленький производственный бизнес».

Для потребительских займов такой необходимости нет, потому что сумма потребительского микрозайма существенно ниже миллиона рублей, и там запас вполне приличный.

Отмечу, что эту идею также поддерживает Минэкономразвития РФ, отвечающее за программу поддержки МСП.

Эльман Мехтиев: Два последних вопроса, но они будут провокационные, честно говоря. Первый вопрос. Потребители микрофинансовых институтов и банков — это одни и те же или это разные?

Михаил Мамута: В массе своей, скорее, разные. Они пересекаются в какой-то части, которая разнится у разных компаний, но честно говоря, меня больше этого пересечения волнует, что происходит в сегменте «ниже» МФО, потому что я уверен, что какие-то категории потребителей все-таки не могут и там получить займы. Хотя мы существенно сократили объемы серого рынка, мы все же пока не свели его до нуля. Любое регулирование приводит к определенным ограничениям, легкое регулирование — к легким, тяжелое — к тяжелым, но они возникают.

Таким категориям нужна, скорее всего, дополнительная господдержка — субсидии на старт бизнеса, переподготовка и т.д.

И потом уже в дополнение к этой субсидии на начало бизнеса — микрозаем. Такая модель совместной поддержки начинающих предпринимателей через гранты и микрозаймы выглядит очень разумной.

Эльман Мехтиев: Тогда вы почти ответили на второй вопрос, но я хочу, чтобы это было замыканием круга. Банк и МФО тогда все-таки — это соперничество, это арбитраж или это симбиоз?

Михаил Мамута: Я могу еще раз подытожить свою точку зрения: это должно быть здоровое взаимодополнение. Не схемное, не арбитражное, а именно здоровое взаимодополнение, при котором на уровне микрофинансирования реализуются те кредитные программы и обслуживаются те категории заемщиков, которые банк и не стал бы обслуживать сам в силу тех или иных причин.

Ровно в этой модели мы действительно создадим синергию и систему, в которой подавляется черный рынок. И мы, как регулятор, со своей стороны будем поддерживать развитие именно такого взаимодействия.

Эльман Мехтиев: Михаил! Спасибо! Надеюсь, что теперь у банкиров точно меньше оснований считать МФО «недобанками»